Однако даже пропитанная аэрозолем салфетка не могла полностью защитить от гнилостного духа. Держась левой, здоровой рукой за поручень, я осторожно спускался вниз, освещая путь фонарем. Мне совсем не улыбалась перспектива оступиться на сгнившей ступеньке и скатиться в темноту.
У основания лестницы луч света уткнулся в ткань серо-голубого цвета. Недалеко от нижней ступени лежал на подогнутых в коленях ногах плотный мужчина лет шестидесяти, соединенные за спиной руки сковывали наручники. Лицо мужчины имело серовато-белый цвет, а рана на лбу напоминала неровными краями темную звезду. В первый момент мне показалось, что это выходное отверстие пули, но потом я осветил его затылок и увидел развороченный череп, а внутри разлагающееся содержимое и белеющий позвоночник.
Скорее всего, пистолет приставили непосредственно к голове. Вокруг раны на лбу имелись следы пороха, а лучистую форму ране придали прошедшие под кожу газы, здесь они расширились и взорвались, разрывая лоб. На выходе пуля снесла большую часть черепа. Рана на входе пули объясняла необычность позы тела: выстрел был произведен, когда мужчина стоял на коленях и смотрел на приближающийся ствол оружия. После выстрела он повалился на бок и назад. В кармане его пиджака лежал бумажник, а в нем вместе с водительскими правами находилось удостоверение на имя Эрла Ли Грейнджера.
У дальней стены подвала почти напротив лестницы, неловко приткнувшись, полулежала Кэтрин Деметр. Возможно, Грейнджер увидел ее, когда спустился в подвал или его туда столкнули. Кэтрин у стены напоминала брошенную куклу: ноги выставлены вперед, плечи опущены, руки лежат на полу вверх ладонями. Одна нога, неестественно согнутая, была сломана ниже колена. Я предположил, что женщину сбросили в подвал и оттащили к стене.
Она была застрелена с близкого расстояния одиночным выстрелом. На стене вокруг ее головы образовался ореол из засохшей крови, мозговых тканей и осколков костей. Оба тела быстро разлагались в закрытом подвале, тянувшемся, как мне представлялось, под всем домом.
Кожа Кэтрин Деметр вздулась волдырями, а из носа и глаз сочилась жидкость. На ее лице и в волосах суетились пауки и многоножки, охотясь на жуков и клещей, которые уже кормились ее телом. Надоедливо жужжали мухи. Я прикинул, что с момента ее смерти прошло два-три дня. Я бегло оглядел подвал. В нем не было ничего, кроме нескольких связок полусгнивших газет, картонных коробок со старой одеждой и штабеля трухлявых бревен, — жалкие осколки жизней, оставшихся в далеком прошлом.
В этот момент я услышал наверху шорох осторожных шагов. Подрагивание досок выдало идущего, несмотря на все его старания остаться незамеченным. Я мгновенно метнулся к лестнице. Сверху меня услышали, потому что человек уже не крался, а шел быстрее, не боясь, что его услышат. В ответ на мой первый шаг по лестнице заскрипели петли люка, и темный квадрат неба с россыпью звезд начал быстро уменьшаться. Прогремели два выстрела наугад, и пули ударились о стену за моей спиной.
Дверца уже почти дошла до пола, но я успел сунуть в щель фонарь. Сверху донеслось злобное ворчание, и по фонарю несколько раз ударили ногой, стараясь выбить его у меня из рук, но я пытался изо всех сил удержать его. Сторона фонаря, имеющая форму колокола, достаточно устойчиво держалась в щели, но раненное плечо сильно болело от нагрузки, так как я одновременно толкал люк и удерживал фонарь.
Нападавший всем своим весом навалился на дверцу, не прекращая попыток выбить фонарь из щели. Мне слышалась снизу суетливая беготня крыс, но передо мной маячила гораздо худшая перспектива, чем общество этих созданий. Мне стало казаться, что по полу и по ступеням ко мне ползет Кэтрин Деметр, и вот-вот ее бледные пальцы схватят меня за ногу, и стащат назад на дно подвала.
Я ее подвел. Мне не удалось защитить ее, спасти от жестокой смерти в том самом подвале, где когда-то приняли мученическую смерть четверо детей. Она вернулась в то место, где погибла ее сестра, замкнув роковой круг. И, может быть, она наяву повторила смерть, которую вероятно, много раз представляла себе мысленно. В последние минуты она поняла, насколько ужасен был конец ее сестры. И теперь она будет рядом и утешит меня, потому что я оказался слабым и беспомощным и не сумел уберечь ее от смерти, а еще она останется подле меня, когда я умру.
Я дышал сквозь стиснутые зубы и смрадный дух, как рука мертвеца, зажимал мне рот и нос. Снова к горлу подкатила тошнота, но я подавил ее, так как нисколько не сомневался, что мне придется навсегда остаться в этом подвале, если я хоть на мгновение перестану толкать люк. В какой-то момент давление на дверцу ослабело, и я нажал на нее из последних сил. Эту оплошность мой враг использовал больше некуда. Сильным ударом фонарь был выбит из расширившейся щели, и люк захлопнулся над моей головой, как надгробная плита. Стук дверцы издевательским эхом отразился от стен подвала. Я застонал от отчаяния, и в тщетной попытке вырваться снова надавил на люк Внезапно прогремел выстрел, и одновременно прижимавшая дверцу тяжесть исчезла. Освободившаяся дверца от моего усилия взлетела вверх и с громким стуком ударилась об пол.
В следующее мгновение я рывком метнулся из подвала и неловко шлепнулся на пол. Одна моя рука доставала пистолет, а другой я потянулся к фонарю, отбрасывавшему на стены, и потолок дико пляшущие тени.
Луч света поймал прислонившегося к стене у двери адвоката Коннелла Хайамза. Левой рукой он зажимал рану на плече, и пытался поднять правую руку с зажатым в ней пистолетом. Его костюм промок до нитки, а белая рубашка облепила тело, как вторая кожа. Я держал его в луче, а другой рукой целился в него.